Маски

Древнерусское «чудо» — диво, сверхъестественное явление. Общеславянское – cudo. Тот же корень имеет слово «кудесник». Общеславянское «чудо» — производное от сути, чувства. Означало «чувствовать, чуять». Чудо — «чувствуемое, наблюдаемое явление» — во времени превратилось в «необыкновенное, удивительное явление». В творчестве мы всегда в начале пути. Каждое следующее созидание — новое, путь от выбора мысли до кристаллизации идеи, от выбора инструментов, приемов, до физического воплощения в материале. От явления миру до обмена энергиями со зрителями: ценителями, критиками, равнодушными. Эти бесконечные качели, в которых живет человек творческий, описаны коротко «я гений / я ничто». И тот экстаз в точке, когда получилось, так прекрасен, что художник тотчас забывает все бесконечные родовые муки. И жаждет нового, где он снова в начале пути. Срединный путь повторений похож на успокоенность маятника, зеземленность гедонизма. Но как же прекрасны неуспокоенные с горящими глазами!

Выдающийся историк русской культуры В. В. Стасов еще в 1890-х писал в письмах своим друзьям-археологам: «обращать внимание на резные и раскрашенные изображения не только на одних коньках кровель и на дугах, но еще и на других предметах, как-то: на гребнях, солонках, ковшах, санях, лодках и тп. Рассмотрение этих предметов — доселе совершенно упущенное всеми из виду — дает богатую жатву для археологической науки, а именно, не только для истории древних орнаментов наших, но еще более для русской мифологии: фигуры людей, зверей, деревьев, птиц и проч., на всех этих предметах встречающиеся, необыкновенно важны для науки, и кто их будет собирать и издавать, окажет огромную заслугу науке». Нашу мифологию мы давно и долго собираем по крупицам. Многое сохранилось в музеях страны. Для этого мы ездим в этнографические экспедиции и сейчас. В том числе, чтобы, проделав большую внутреннюю работу, создать новые истории, в которых будут живы и ДНК, и забытая обережная мифология, а не только декоративность.

Например, нам не отгадать загадку значения березы в культуре, как и загадку «первое дело — мир освещать, второе дело — скрип утишать, третье дело — больных исцелять, четвертое дело — чистоту соблюдать», если не знать, что сновным светильником на Руси была березовая лучина — горела долго, не копотила, не искрила; березовым дегтем смазывали оси колёс у телег; березовые почки помогали при болезнях; березовые веники и мётлы наводили чистоту и в доме, и в теле.

Или что «рожденный от сердца» — в буквальном смысле, «из сердцевины». В культурной концепции «сердце» было общим понятием внутреннего, некой подвижной внутри субстанцией, сигнализирующей о состоянии: «сердце в пятки ушло», «сердце не на месте», «сердце выскочит». Здоровым считалось сердце, устойчивое к негативным эмоциям и влияниям. В сердце (сердцевине) располагалась душа: «ретивое сердце», «широкое», «от всего сердца», «чистое сердце». Сердце воспринималось как источник любовных чувств. Любовь — огонь, от которого сердце горит, тает, кипит. А еще сердце — чтобы сердиться, синоним нрава. Наше сердце, сердцевина формирует наш характер. Что очень правильно подмечено, ведь бывают «желчные люди», бывают «ветренные», бывают «скользкие», а в восточной медицине это три конституции человека.

Или почему «жизнь соткана», а мир предстает до сих пор полотном, в котором переплетения нитей равны переплетению судеб, нить жизни легко обрезать, а события разматываются, как клубок? Это отголоски символизма ткачества в славянской культуре, где богиня судьбы ткала саму жизнь нитями судеб. Женщина — пряха, прядение / ткачество приравнивалось к божественному, созданию жизни: созданию гармонии (структуры) из хаоса (природы, живого). Ткань бытия с орнаментами-событиями жизни — что выткешь себе и своим, так и проживешь.